Быль ли это, или небылица, а жила на свете одна старуха. Она была старее
самой старой заброшенной дороги, старее садовника, который рассадил деревья
по земле.
Но хоть и старость пришла, а старуха эта никогда не думала о том, что
может однажды наступить и ее черед — что к ней постучится смерть. День
и ночь не разгибала она спины, по хозяйству хлопотала, убирала, стирала,
шила, мыла. Такая она была неуемная, на работу горячая и неугомонная.
Но однажды смерть вывела на дверях мелком и старухино имя и постучалась
к старухе, чтобы забрать ее с собой. А старухе невмоготу было расставаться
с хозяйством, и стала она смерть просить-умолять, чтобы еще сколько-нибудь
не трогала, дала бы ей хоть немного, если уж не с десяток лет, то хотя
бы годик пожить.
Смерть никак не соглашалась. А потом все-таки расщедрилась:
— Ладно уж, дам тебе три часа.
— Почему ж так мало? — взмолилась старуха.— Ты меня хоть нынче не трогай,
завтра забери с собой.
— И не проси! — сказала смерть.
— А все-таки!
— Никак нельзя.
— Да полно!
— Ладно,— сказала смерть.— Коли так просишь, пусть будет по-твоему.
Компромисс через торг.
А старуха обрадовалась, но виду не подает и говорит: напиши на дверях,
что до завтра не придешь. Тогда, как увижу твою руку на двери, спокойнее
буду.
Надоели смерти старухины причуды, да и времени не хотелось зря терять.
Вытащила она мелок из кармана да на дверях им написала: "Завтра".
И пошла по своим делам.
Уход.
На другое утро, как только взошло солнце, пришла смерть к старухе, а та
на перине лежит, другой периной накрылась.
— Ну, пойдем со мной,— сказала смерть.
— Да что ты, голубушка! — отвечает старуха.— Погляди-ка, что на дверях
написано.
Смерть заглянула, а там ее рукою мелом выведено: "Завтра".
— Ладно, завтра приду,— сказала смерть и поплелась дальше.
Приспособление.
Слово свое она сдержала и на следующий день опять пришла к старухе. Та
в это время еще потягивалась, на кровати лежа. Но и теперь, как и вчера,
смерть ничего не добилась. Старуха снова указала ей на дверь, где рукой
смерти было мелом выведено: "Завтра".
Так и пошло каждый день, день за днем — неделя. На седьмой день смерть
сказала старухе так:
— Ладно, больше ты меня не проведешь.
И стерла слово с дверей.
— Завтра,— погрозилась старухе смерть,— запомни хорошенько. Что бы ни
было, я приду и заберу тебя с собой.
Ушла смерть, а старуху даже оторопь взяла — дрожит, как студень, поняла
— хочешь не хочешь, а умереть придется.
Сидит старуха, а все же не унывает. Думает и никак не придумает, куда
бы ей от смерти спрятаться.
— Не может быть,— говорит старуха сама себе,— чтобы живой человек — и
не придумал что-нибудь.
Настало утро, а старуха ничего не придумала. В бутылку готова была даже
залезть, вот до чего ей умирать не хотелось.
Гадала старуха, гадала, куда бы ей спрятаться получше, и наконец придумала.
Стояла у нее в кладовке бочка с молодым медом. "Здесь меня смерть не найдет",—
решила старуха.
Она села в бочку с медом, да так, что только глаза, нос и рот снаружи
были.
Посидела она, снова забеспокоилась: "А вдруг смерть меня и здесь найдет!
Дай-ка я получше схоронюсь. Залезу в перину".
Так и сделала. Затаилась, сидит, не дышит. Вдруг снова забеспокоилась:
беспокойная была старуха!
Думает: "А вдруг и здесь меня смерть найдет?!"
Решила старуха поукромнее уголок найти, где бы спрятаться.
Вылезла она из перины. Только стала прикидывать, куда бы скрыться, а в
это время в комнату смерть вошла. И видит: стоит перед ней чудище страшное,
все в перьях, и перья эти дыбом торчат и трясутся.
Испугалась смерть, так испугалась, что в страхе убежала прочь из старухиного
дома; кто его знает, может быть, и до сих пор не приходила за старухой.
Подавление через запугивание.
